Губернатор / Нина Зверева

Я сердилась. Я видела, что он любит тех, кто его хвалит. Ему было трудно слушать, например, даже меня, когда я говорила о земельной реформе, а у меня в ней было очень много сомнений. Потому что уже были случаи, когда люди землю отдавали за бутылку водки, и очень легко. В сознание народа не вошла идея частной собственности на землю. Это было преждевременно, конечно. И из этой затеи так на самом деле ничего и не получилось.

Вокруг было огромное количество американцев. Они сюда приезжали. Никита Сергеевич Михалков приезжал. Для Бори было очень важно, что здесь Тэтчер, Михалков, и он бросал все, чтобы поиграть с ним в теннис. И было ощущение, что ему интересно только в Москве. У него глаз горел, когда он был в Москве. И конечно, глаз горел, когда “Би-Би-Си” — НТВ уже было недостаточно. А “Би-Би-Си” здесь было часто, и CNN тоже. Он уже созрел. Ему хотелось выбраться всенародным губернатором. И он был избран всенародно губернатором. Он сказал свою речь, он поклялся — и через неделю ему здесь стало скучно. Я думаю так. До этого у него была цель – добиться этих выборов, пройти через эти выборы, ну, а дальше… ему хотелось масштаба.

Это же нормально: то, что он хотел изменить в области, нельзя было достичь без изменений в стране. Это всегда так: если я не могу это сделать здесь, значит, мне надо пойти выше, чтобы это сделать. Потому что как он мог крушить все и менять в области, живя в одной большой стране и будучи законопослушным человеком? Поэтому, конечно, он упирался со всеми своими реформами. Его реформы требовали масштаба.

И, конечно, он внутренне уже созрел для другого общения. Когда Никита Сергеевич Михалков привез сюда международный кинофестиваль, и все ждали Ричарда Гира, это надо было видеть. Наконец, эта торжественная встреча. Естественно, на теннисном корте — у нас все встречи на теннисном корте происходили. В том числе и с Ельциным, с Лужковым. С Лужковым бились просто насмерть. Все, кто приезжал, кроме Маргарет Тэтчер разве что, — все играли в теннис с Борисом. Он очень это любил. У него были красивые формы, во всех смыслах: и собственные формы, и спортивная форма, которую он себе покупал, шикарная.

Гир такой роскошный, седой, прямо вышедший с экранов Голливуда — и Боря стоял тоже такой высокий и красивый. Гир подошел к Боре и сказал: I am Richard Gere. На что Немцов сказал: “А я Борис Немцов”. Это было прямо вот ах. При знакомстве. Я – Гир. Я – Немцов. Я чувствовала, что в этот момент он был абсолютно счастлив.

Осень 1993 года. Ельцин распускает Верховный Совет.

Мне позвонили из “Вестей”, сказали, что будет заявление Ельцина по телевизору. Попросили комментарий Немцова. В это время открывался Первый международный музыкальный фестиваль имени Сахарова. Что такое Сахаров для Немцова? Для меня? Для Нижнего Новгорода? Горьковская горькая ссылка Андрея Владимировича Сахарова. Конечно, у нас было особое к нему отношение. Я снимала кино об этом, я знаю очень много подробностей. И мы вместе с Борисом вешали эту доску на этот дом. Когда он еще не был губернатором. Мы вместе делали музей Сахарова. И директором музея Сахарова у нас был человек, который в 19 лет переписал от руки одну из его работ и попал на восемь лет в лагеря по политической статье. В Пермь. Поэтому Борис должен был открыть этот фестиваль. Был Ростропович на сцене. Представляете? И Немцов готовил речь.

А в это время меня уже твердо заверили, что через час будет заявление Ельцина. И я вхожу в эту филармонию и делаю всякие пассы руками — разумеется, он понимал, что я не буду просто так прерывать его речь, все-таки сахаровский фестиваль. Он свернул речь, спустился вниз. Сказал: “Что?” Я говорю: “Сейчас будет заявление Ельцина о роспуске Верховного совета”. Он говорит: “Этого не может быть. Я бы знал”. Я говорю: “Борис. “Вести”.” Он говорит: “Ну что там ваши “Вести”? Я бы знал”. Он злился страшно, что я что-то знаю, чего он не знает, и никто ему не сказал. Ельцин не сказал, а я тут знаю. А что я могу сделать? Я говорю: “Пойдем в твой кабинет. Вот сам убедишься”.

Это в 8 часов вечера. Мы бросили Ростроповича и целый огромный зал фестиваля. Пошли в его кабинет. Сели, включили телевизор, и там появился Борис Николаевич, сделал заявление. И мой любимый оператор Михаил Лотков умирал с двумя камерами: телевизор там, Боря здесь, одной камерой сюда, туда, сюда, туда. А я стояла рядом, потому что мне нужен был Боря. Я понимала, что Ельцина я потом найду, а эту реакцию не найду. Так у нас и получилось: как он смотрит, смеется. Это даже какой-то нервный смех. Он говорит: “Значит, мои полномочия депутата не действуют, да?” Потрогал свой значок и говорит: “Пока еще вроде как действует”. Ельцин закончил свое заявление. Диктор говорит: “Мы передавали заявление президента”. Борис говорит: “Сейчас “Лебединое озеро” дадут”. И сказал: “Я пошел туда, на концерт”. Я говорю: “Нет. Это неправильное решение. Что сейчас будет после этого заявления?" Он говорит: “А что будет?” Я говорю: “Не знаю”. И вот тогда началось: все на связи. Встретились, пошли в кабинет председателя облсовета. И я просто Мише Лоткову сказала: “Снимай все. Просто снимай”. И мы там провели целую ночь с 21-го на 22-е, все менялось все время. Мы все это снимали. Он звонил Руцкому. Как он его умолял! Какие он слова говорил тогда и как я опять им гордилась! “Вы же о людях должны думать. Вот мы здесь, — говорит, — в Нижнем Новгороде. У нас здесь все хорошо и стабильно. Люди работают. Вы  и это хотите прекратить? Вам не хватает потрясений? Вам нужно двоевластие еще в стране устраивать? Армия расколется. Народ расколется. Вам это надо?” Он государственный человек, безусловно.

Смотреть видео Вернутся в главу "ГУБЕРНАТОР"